Памятник Державину (Казань)/Тексты
| Мой истукан |
| Дата создания: 1794. Источник: Сочинения Державина с объяснительными примечаниями Я. Грота. — СПб.: Изд. Имп. Академии наук, 1864. — Т. 1. Стихотворения. Часть I. — С. 608—621. |
Мой истукан
Готов кумир, желанный мною!
Рашет его изобразил:
Он хитрою своей рукою
Меня и в камне оживил.
Готов кумир! — и будет чтиться
Искусство Праксителя в нём.
Но мне какою честью льститься
В бессмертном истукане сем?
Без славных дел, гремящих в мире,
Ничто и царь в своем кумире.
Ничто! и не живёт тот смертный,
О ком ни малой нет молвы,
Ни злом, ни благом не приметный,
Во гробе погребен живый.
Но ты, о зверских душ забава,
Убийство! я не льщусь тобой:
Батыев и Маратов слава
Во ужас дух приводит мой;
Не лучше ли мне быть забвенну,
Чем узами сковать вселенну?
Злодейства малого мне мало,
Большого делать не хочу;
Мне скиптра небо не вручало,
И я на небо не ропчу[1].
Готов я управляться властью;
А если ею и стеснюсь
Чрез зло: моей я низкой частью
С престолом света не сменюсь.
Та мысль всех казней мне страшнее:
Представить в вечности злодея!
Злодей, который самолюбью[2]
И тайной гордости своей
Всем жертвует, — его орудью
Преграды нет, алчбе — цепей:
Внутрь совестью своей размучен,
Вне с радостью губит других;
Пусть дерзостью, удачей звучен,
Но не велик в глазах моих.
Хотя бы богом был он злобным,
Быть не хочу ему подобным.
Легко злом мир греметь заставить,
До Герострата только шаг;
Но трудно доблестью прославить
И воцарить себя в сердцах:
Век должно добрым быть нам тщиться,
И плод нам время даст одно;
На зло лишь только бы решиться,
И вмиг соделано оно.
Редка на свете добродетель,
И редок благ прямых содетель.
Он редок! — Но какая разность
Меж славой доброй и худой?
Чтоб имя приобресть нам, знатность,
И той греметь или другой,
Не все ль равно, когда лишь будет
Потомство наши знать дела
И злых и добрых не забудет?
Ах, нет! — природа в нас влила
С душой и отвращенье к злобе,
Любовь к добру — и сущим в гробе.
Мне добрая приятна слава;
Хочу я человеком быть,
Которого страстей отрава
Бессильна сердце развратить;
Кого ни мзда не ослепляет,
Ни сан, ни месть, ни блеск порфир;
Кого лишь правда научает,
Любя себя, любить весь мир
Любовью мудрой, просвещенной,
По добродетели священной;
По ней, котора составляет
Вождей любезных и царей;
По ней, котора извлекает
Сладчайши слезы из очей.
Эпаминонд ли защититель,
Или благотворитель Тит,
Сократ ли, истины учитель,
Или правдивый Аристид:
Мне все их имена почтенны
И истуканы их священны.
Священ мне паче зрак героев,
Моих любезных сограждан,
Пред троном, на суде, средь боев
Душой великих Россиян;
Священ! — Но если здесь я чести
Современных не возвещу,
Бояся подозренья в лести:
То вас ли, вас ли умолчу,
О праотцы, делами славны,
Которых вижу истуканы?
А если древности покровом
Кто предо мной из вас и скрыт,
В венце оливном и лавровом
Великий Петр, как жив, стоит;
Монархи мудры, милосерды,
За ним отец его и дед;
Отечества подпоры тверды,
Пожарский, Минин, Филарет
И ты, друг правды, Долгоруков,
Достойны вечной славы звуков.
Достойны вы! — Но мне ли права
Желать — быть с вами наряду?
Что обо мне расскажет слава,
Коль я безвестну жизнь веду?
Не спас от гибели я царства,
Царей на трон не возводил,
Не стер терпением коварства,
Богатств моих не приносил
На жертву, в подкрепленье трона,
И защитить не мог закона.
Увы! — Почто ж сему болвану
На свете место занимать?
Дурную, лысу обезьяну
На смех ли детям представлять,
Чтоб видели меня потомки
Под паутиною в пыли,
Рабы ступали на обломки
Мои, лежащи на земли? —
Нет! лучше быть от всех забвенным,
Чем брошенным и ввек презренным.
Разбей же, мой второй создатель,
Разбей мой истукан, Рашет!
Румянцова лица ваятель[3]
Себе мной чести не найдет:
Разбей… или постой немного!
Поищем, нет ли дел каких,
По коим бы, хотя не строго
Судя о качествах моих,
Ты мог ответствовать вселенной
За труд, над мною понесенной.
Поищем!… Нет. Мои безделки
Безумно столько уважать;
Дела обыкновенны — мелки,
Чтоб нас заставить обожать;
Хотя б я с пленных снял железы[4],
Закон и правду сохранил,
Отер сиротски, вдовьи слезы,
Невинных оправдатель был,
Орган монарших благ и мира, —
Не стоил бы и тут кумира.
Не стоил бы: все знаки чести,
Дозволенны самим себе,
Плоды тщеславия и лести,
Монарх, постыдны и тебе.
Желает хвал, благодаренья
Лишь низкая себе душа,
Живущая из награжденья. —
По смерти слава хороша;
Заслуги в гробе созревают,
Герои в вечности сияют.
Но если дел и не имею,
За что б кумир мне посвятить:
В достоинство вменить я смею,
Что знал достоинства я чтить,
Что мог изобразить Фелицу,
Небесну благость во плоти;
Что пел я Россов ту царицу,
Какой другой нам не найти
Ни днесь, ни впредь в пространстве мира:
Хвались, моя, хвались тем, лира!
Хвались! — и образ мой скудельной
В храм славы возноси с собой:
Ты можешь быть столь дерзновенной,
Коль, тихой некогда слезой
Ты взор кропя Екатерины[5],
Могла приятною ей быть;
Взносись и достигай вершины,
Чтобы на ней меня вместить,
Завистников моих к досаде,
В ея прекрасной Колоннаде[6]!
На твердом мраморном помосте,
На мшистых сводах меж столпов,
В меди, в величественном росте,
Под сенью райских вкруг дерев[7]
Поставь со славными мужами!
Я стану с важностью стоять;
Как от зарей, всяк день лучами
От светлых царских лиц блистать[8],
Недвижим вихрями, ни громом
Под их божественным покровом.
Прострется облак благовонный,
Коврами вкруг меня цветы…
Постой, пиит, восторга полный!
Высоко залетел уж ты:
В пыли валялись и Омиры;
Потомство — грозный судия:
Оно рассматривает лиры;
Услышит глас и твоея
И пальмы взвесит и перуны,
Кому твои гремели струны.
Увы! легко случиться может,
Поставят и тебя льстецом[9]:
Кого днесь тайно злоба гложет,
Тот будет завтра въявь врагом[10].
Трясут и троны люди злые:
То, может быть, и твой кумир
Через решетки золотыя
Слетит и разсмешит весь мир,
Стуча с крыльца, ступень с ступени,
И скатится в древесны тени.
Почто ж позора ждать такого?[11]
Разбей, Рашет, мои черты!
Разбей!… Нет, нет ! ещё полслова
Позволь сказать себе мне ты.
Пусть тот, кто с большим дарованьем
Мог добродетель прославлять,
С усерднейшим, чем я стараньем
Желать добра и исполнять,
Пусть тот не медля и решится, —
И мой кумир им сокрушится.
Я рад отечества блаженству;
Дай больше небо таковых,
Российской силы к совершенству,
Сынов ей верных и прямых!
Определения судьбины
Тогда исполнятся во всем:
Доступим мира мы средины[12],
С Гангеса злато соберем,
Гордыню усмирим Китая,
Как кедр наш корень утверждая.
Тогда, каменосечец хитрый!
Кумиры твоего резца
Живой струей испустят искры
И в внучатах возжгут сердца.
Смотря на образ Марафона[13],
Зальется Фемистокл слезой;
Отдаст Арману Петр полтрона[14],
Чтоб править научил другой;
В их урнах фениксы взродятся[15]
И вслед их славы воскрылятся.
А ты, любезная супруга[16],
Меж тем возьми сей истукан,
Спрячь для себя, родни и друга
Его в серпяный твой диван;
И с бюстом там своим, мне милым,
Пред зеркалом
их в ряд поставь,
Во знак, что с сердцем справедливым
Не скрыт наш всем и виден нрав,
Что слава, счастье нам прямое —
Жить с нашей совестью в покое.
1794
Комментарий Я. Грота
Есть три бюста (истукана) Державина: первый представляет его с непокрытой головой, второй — в меховой шапке и шубе, по портрету Тончи, писанному в 1801 году, а третий — в колпаке и халате, по портрету Боровиковского, писанному в последнее время жизни Державина (о последнем см. Сын Отечества, ч. 79, № XXVII). Настоящее стихотворение относится к первому из этих бюстов, сделанному из мрамора в 1794 году известным скульптором Рашетом (см. выше, стр. 98, примечание 2 к пьесе На отсутствие ея величества в Белоруссию). Рашет, родом из Франции, профессор с-петербургской академии художеств и почетный профессор академии берлинской, служил также модельным мастером при императорской фарфоровой фабрике. Его же работы, между прочим, бюст знаменитого математика Эйлера, находящийся в академии наук (Георги, стр. 339, и Москов. ведом. 1785, № 8). Подлинный бюст Державина находится ныне в библиотеке казанского университета, которому он подарен двоюродной внучкой Державина, крестницей его, Марьей Федоровной Растовской, урождённой Львовой (Журн. мин. нар. просв. 1851, ч. LXXII, отд. III, стр. 7).
Пьеса Мой истукан была напечатана в изданиях: 1798, с. 266, и 1808, ч. I, L.
Значение рисунков: 1) Камеронова галерея царскосельского дворца; 2) феникс вылетает из урны (к стиху 9-му строфы 23-й: «В их урнах фениксы взродятся»).
- ↑ И я на небо не ропчу. — Ср. выше, стр. 369, стих: «По мрачным горным, дебрям ропчет» и примечание 6-е.
- ↑ Злодей, который самолюбью и проч. — Эта и следующая строфа приведены целиком в брошюре Г.: Предуведомление к тайной истории новаго французского двора, переведенной с французского и напечатанной в Петербурге в 1807 г. Потом это Предуведомление было перепечатано в Сыне отечества 1813 г., № LII (ч. 10). Стихами Державина воспользовался автор для характеристики Наполеона в противоположность Александру I, при чём он заметил: «Вот что сказал почти пророчески об одном из таких злобных самовластителей громкий наш лирик».
- ↑ Румянцова лица ваятель. — Статуя фельдмаршала Румянцова во весь рост, сделанная по заказу графа П. В. Завадовского, стояла у него в доме (Об. Д.). Завадовский был обязан своим возвышением Румянцову, у которого служил в канцелярии во время первой турецкой войны и который, после заключения мира, указал на него императрице, как на весьма способного человека (см. выше, стр. 257, примеч. 26 к оде На Счастие). Эта статуя была произведение Рашета (Георги-Безак, Описание С. Петербурга, стр. 573). И. И. Дмитриев написал «Стихи к бронзовой статуе графа Румянцова, воздвигнутой графом Завадовским на его даче» (И мои безделки, стр. 7).
- ↑ Хотя б я с пленных снял железы и проч. — Во время Пугачевского бунта, Державин, будучи поручиком преображенского полка, находился в командировке около Саратова и в августе месяце успел отбить более 800 колонистов и Русских, уведенных в плен Киргизами. Потом, занимая место в сенате и участвуя в отправлении должности генерал-прокурора, он отстаивал закон и правду, отирал слезы сирот и вдов и оправдал генерала Якобия, которого дело сенат рассматривал несколько лет, утесняя подсудимого; наконец, при торжестве последнего мира с Турциею, Державин, будучи секретарем императрицы, читал у трона объявление об окончании войны и о наградах отличившимся в продолжении ея: таким образом он был «орган монарших благ и мира» (Об. Д. и Записки его).
- ↑ Ты, взор кропя Екатерины… — Государыня, "прочитав в первый раз Фелицу, так была тронута изображением своих свойств, что со слезами на глазах спросила у княгини Дашковой, кто писал эту оду, и, видя ея смущение, сказала: «Не опасайтесь: я только вас о том спрашиваю, кто бы так коротко мог знать меня и умел так приятно меня описать, что видишь, я как дура плачу» (Об. Д.).
- ↑ В ея прекрасной Колоннаде. — Под именем Колоннады известна часть царскосельского старого дворца, иначе называемая Камероновою галереей по имени строителя ея, придворного архитектора Камерона, приехавшего в Россию из Англии. Колоннада построена в 1783 г. и состоит из жилых покоев и галереи, вдоль которой стоят бронзовые бюсты, сделанные по образцу антиков в петербургской академии художеств. На галерею, находящуюся вверху над покоями, ведет из сада большое каменное крыльцо, по сторонам которого возвышаются статуи Геркулеса и Флоры. «В Царском Селе», говорит Державин в своих Объяснениях, «была Колоннада, уставленная полкумирами, или бюстами славных мужей, между коими был и Ломоносов: то и автор со временем думал иметь на то право».
- ↑ Под сенью райских вкруг дерев. — Колоннаду осеняли великолепные раѝны, или род больших тополей (Об. Д.). Раѝна — душистый тополь.
- ↑ От светлых царских лиц блистать. — На Колоннаде Екатерина II часто прогуливалась, и по вечерам присутствовала на небольших придворных балах, которые там устраивались (Об. Д.).
- ↑ Поставят и тебя льстецом. — В этой и предыдущей строфах поэт как будто предугадал нарекания, которым он подвергся в наше время по случаю выхода в свет его Записок, напечатанных 1859 года в Русской Беседе и вызвавших со стороны большей части журналов резкие нападения на нравственный характер писателя. Здесь не место входить в разбор этих обвинений и исследовать причины их. По нашему мнению, степень их справедливости может быть определена только тогда, когда жизнь и произведения поэта будут изучены на основании строгой исторической критики, без всяких предубеждений и сторонних видов, ради одной истины. Настоящее издание трудов Державина и предпринято с целию доставить средства для такой беспристрастной оценки.
- ↑ Тот будет завтра въявь врагом. — «Как в то время потрясала французская революция троны, и наследника империи Павла примечалось неблагорасположение к императрице, матери его: то все сии обстоятельства и подали мысль автору к сему выражению, которое и исполнилось, ибо император Павел, взошедши на престол, все в Колоннаде находившиеся бюсты приказал снять» (Об. Д.).
- ↑ Почто ж позора ждать такого? — В издании 1808 г., где вообще видна заботливость об охранении рифмы не только для слуха, но и для глаза, напечатано: такова.
- ↑ Доступим мира мы средины и проч. — Под срединой мира разумеется Константинополь. Ср. в оде На взятие Измаила, стих: «Вселенной на среду ступаешь» (стр. 354) и в Водопаде: «Потряс среду земли громами» (стр. 475). В Объяснениях своих поэт говорит: «Императрица один раз высказала в своем восторге, что она не умрет прежде, покуда не выгонит из Европы Турок, то есть не доступит мира середины, не учредит торга с Индией или с Гангеса злато не сберет и гордыню не усмирит Китая». То же самое несколько иначе рассказано в Записках Державина (Р. Б., стр. 319): «Вырывались также иногда у нея (то есть у Екатерины II) незапно речи, глубину души ея обнаруживавшие. Например: Ежели б я правила 200 лет, то бы конечно вся Европа подвержена б была российскому скипетру. Или : Я не умру без того, пока не выгоню Турков из Европы, не усмирю гордость Китая и с Индией не осную торговлю». Ср. выше, стр. 135, примеч. 6 к Фелице.
- ↑ Смотря на образ Марафона — то есть победителя при Марафоне на картине, представлявшей славную битву (Об. Д.).
- ↑ Отдаст Арману Петр полтрона и проч. — «Когда Петр I был в Париже, то, увидев бюст Армана Ришелье, обнял его и сказал, может быть, в угождение Французам: Великий муж, ежели бы ты был у меня, то я отдал бы тебе половину царства, чтобы ты научил меня править другой. Насмешники сказали: Тогда бы он отнял у тебя и другую». (Об. Д.).
- ↑ В их урнах фениксы взродятся. — Урна, или гробница славного мужа может возродить подобного; так уверяют, что Александр Великий, увидев гроб Ахиллеса, а Карл XII, прочтя жизнь Александра Великого, пожелали быть завоевателями, подобными их предшественникам (Об. Д.).
- ↑ А ты, любезная супруга и проч. — Так как первая жена Державина умерла 15 июля 1794 (см. выше целый ряд стихотворений, от стр. 570 до 587), то из этого следует, что настоящая ода была написана в первую половину года. Поэт объясняет, что в одной из комнат его дома был диван, обитый серпянкой, возле которого перед зеркалом стояли два бюста: его и Екатерины Яковлевны; оба были сделаны Рашетом в одно время и вместе подали повод к происхождению пьесы Мой истукан. Относительно упоминаемой здесь комнаты ср. под 1795 г. примечания к стихотворению: Гостю. В позднейших Смирдинских изданиях слова: Что слава поставлены в виде вопроса, на который последующее служит ответом; но мы в пунктуации этого места сочли нужным сообразоваться с подлинными изданиями и рукописями.