Жанна д’Арк в Домреми

Детство Жанны — наименее изученная часть её биографии, однако именно отсюда берут начало её миссия, осуждение и причисление к лику святых.

Время и место рождения

Место

Мёз, или по-голландски Маас в своем течении с севера на Юг, в 843 году служил естественной границей между владениями Лотаря и Карла Лысого, причём западный берег принадлежал Франции, восточный, соответственно — Империи. Укрепленных границ в современном понимании этого слова в Средние века ещё не существовало, жители обоих берегов находились в постоянных между собой сношениях, в Туле, Вердене, Меце говорили по-французски, местные жители зачастую ездили на ярмарки в Шампань, города и монастыри зачастую просили военной помощи французского короля против бесчинств местных землевладельцев. Во времена позднейшей усобицы, западная граница стала настоящим клубком, где столкнулись интересы крупнейших сеньоров этих мест — графа Барского, герцога Лотарингского и трёх епископов, постоянно враждовавших между собой, здешние места представляли собой лоскутное одеяло, где владения одного вклинивались во владения другого, земли одного и того же сеньора могли делиться на несколько частей, каждая из которых по вассальному праву состояла в зависимости от разных феодальных властителей. Графство Барское или Барруа, образованное в X веке располагалось по обоим берегам Мёза, его владелец полагался вассалом императора, но с постепенным ослаблением и распадом империи, как все прочие, становился все более самостоятельным.

Имя Домреми появляется в документах в XI веке и восходит к латинскому villa Santi Remigii (то есть «Деревня Св. Ремигия»). Деревня существует и поныне, она располагается в старинном Барруа, на западном берегу Мёза, там где река, изгибаясь, поворачивает на северо-запад. Здесь были владения сеньоров де Бурлемон, вассалов барского графа (ставшего герцогом в 1354 году).

Хрупкое феодальное равновесие в этих местах было нарушено, когда король Франции Филипп Красивый в 1284 году взял в жены единственную наследницу графа Шампанского. Таким образом, граница Франции придвинулась вплотную к владениям барского графа Генриха I, который был не на шутку встревожен столь опасным соседством. Ситуация стала ещё более серьёзной, когда в 1299 году император Альберт Габсбургский, не в состоянии удержать эти земли, уступил западный берег Мёза Филиппу Французскому (местная легенда утверждает, что в знак вечности этого установления по приказу короля и императора в дно реки был забит золотой межевой столб), обязав графа Генриха принести ему вассальную присягу за эту часть своих владений, с того времени получившую название «зависимого Барруа». Граф Генрих воспротивившись этому решению, принялся искать себе сильного союзника, для чего два года спустя женился на Алиеноре Английской, дочери короля Эдуарда I. В последовавшем за тем военном столкновении, Генрих принял сторону Англии, но проиграл, и вынужден был отдать несколько крепостей французскому королю. Спорные земли, таким образом, уже окончательно закрепились за Францией.

Впрочем, перекраивание владений — будь то дипломатическим или военным путём на этом не прекратилось. В 1335 году Жуанвилли, господствовавшие над вокулерским кастелянством, в 19 км к северу от Домреми, попросили для себя королевской защиты; 30 лет спустя им было дано на то соизволение, после чего из Барруа был вырвана часть земель, объявленная с тех пор неотъемлемым владением французской короны. Местные жители были объявлены «прямыми подданными короля, сделанными таковыми за их преданность к службе нашей». В результате подобного решения незаметная деревушка Домреми оказалось разделённой пополам; к северу от ручейка, носившего имя «Трёх Источников» земля принадлежала короне, и входила отныне в Шампанское графство, жители её — около 30 или 40 семей, считались свободными вилланами. Однако, большая по площади, южная часть, где располагалась и деревенская церковь, оставалась собственностью сеньоров де Бурлемон, и её население считалось полузависимым — main mortales. Здесь ещё действовали пережитки старинного крепостного владычества. Обычай требовал от мужской части каждого семейства охраны замка, барщины, земельного налога и дорожной повинности, уплаты печного баналитета и наконец налога на наследство, разрешавшему сеньору вычитать из стада лучшую скотину а из всего имущества покойного — несколько понравившихся ему вещей.

К какой из двух частей населения принадлежала семья д’Арк неясно было уже современникам. Если Беленвилль настаивает на первом варианте, то Жан Шартье и Персеваль де Каньи, вслед за судьями Жанны в Руане, склоняются ко второму решению. Что касается современных историков, среди них также не наблюдается единства в этом вопросе. Если исследователь начала XX века Анри Валлон безоговорочно полагал, что дом семьи д’Арк находился на шампанской земле, и Жанна была рождена свободной вилланкой, Оливье Анн и Колетта Бон (она ссылается на некий документ того времени) в своих новейших работах полагают её полузависимой крестьянкой, принадлежавшей сеньорам де Бурлемон.

Война и усобицы не прекращались и при её жизни. Рядом с Домреми проходила дорога на Невшато — имперский город, бывший важным торговым центром. Город принадлежал герцогам Лотарингским, к этому времени также превратившимся в вассалов французского короля. Однако, горожане, понимая двойственность своего положения, пытались как могли балансировать между королём и герцогом, выторговывая то у одного, то у другого привилегии и снижение налогов. Эта торговля закончилась тем, что выведенный из себя герцог вместе с войском ворвался в Невшато, перевешал тех членов муниципалитета, что не успели скрыться, и обложил город тяжёлым штрафом. Уверяли, что он, желая унизить горожан, заполнил огромную бочку водой с кровью, и требовал от побежденных бросать туда золото не иначе, как погружая вместе с тем голову и правую руку.

Немедленно местные жители превратились в глазах короля мучеников за его дело, Карл VI направил войска на помощь, и герцог, обвиненный в том, что в насмешку над королём он приказал привязать конскому хвосту королевское знамя и таким образом извалять его в грязи, был осужден и город изъят из его владений в пользу короны.

Кроме того, проходившая через Домреми невшательская дорога, исключительно важная в стратегическом плане, стала объектом соперничества между арманьяками и бургиньонами. И если деревня Домреми хранила верность арманьякам, соседняя — Мёз симпатизировала бургунцам, из-за чего между мальчишками той и другой постоянно завязывались драки, после которых друзья и сверстники Жанны возвращались домой, покрытые синяками, шишками, и непреходящей славой среди односельчан. В сложный клубок политических противоречий вплетались противоречия религиозные. Граница, во многом свободная от бдительного надзора королевских чиновников, современникам представлялась гнездом ведьм и еретиков. В 1431 году судьи в Руане, конечно же, не забудут об этом. Конечно же, это был не мятежный Лангедок, но все же — на западе было много катаров, и спиритуалов и других еретических сект. Жанне было около 5 лет, когда в соседнем Монпелье возвели на костер одну такую еретичку — Катерину Сов.

И в то же время, граница была местом, где тяжесть королевских налогов была меньшей чем во внутренних областях страны, и свобода ощущалась более. В этих местах, настоящем клубке противоречий между государствами, собственниками, религиозными направлениями и родилась будущая освободительница Франции.

Семья

Подробно Семья Жанны д’Арк

Жозеф Фабр полагает, что дед Жанны с отцовской стороны (его имя история не сохранила) был родом из небольшого городка Арк-ан-Барруа, откуда по неизвестной причине перебрался в Сеффон, в Шампани. По обычаям того времени, он получил фамилию д‘Арк по месту своего рождения. В Сеффоне у него появился сын Жак, вынужденный оставить родной дом, видимо, из-за войны и связанных с ней лишений. В деревушке Домреми он познакомился с Изабеллой Роме, которая и принесла ему в приданое низкий и крепкий каменный дом по соседству с деревенской церковью. Дом этот существует и поныне и служит музеем детства Жанны. Следует сказать, что из внутреннего убранства ничего не осталось, да и само здание неоднократно перестраивалось в течение веков. Со времен семьи д`Арк сохраняется только огромная печь в центральной комнате, по-видимому, служившей для семьи гостиной и столовой одновременно.

Вопреки утвердившейся легенде, Жак д’Арк не был бедняком. Если надел в 20 га, о котором упоминают свидетели на процессе реабилитации был в реальности меньше, «честный хлебопашец», как его именовали односельчане на том же процессе, владел стадом баранов и торговал шерстью, в его доме, по-видимому, останавливались мелкие дворянчики, бывшие проездом в Барруа. В 1420 году он вместе с несколькими другими зажиточными крестьянами взял у сеньоров Бурлемон внаём их родовой замок, который отныне можно было использовать, чтобы хранить деревенское добро и прятать скот во время набегов лесных разбойников или дезертиров из всех воюющих армий. Подпись Жака д’Арк стоит на договоре от 1423 года между жителями Домреми и неким Робером Саребрюкком, касательно спорного пастбища. Он же в 1425—1427 годах, то есть незадолго до отъезда Жанны из дому, стал деревенским старостой, назначенным на этот пост местным сеньором. Жаку д’Арк приходилось договариваться и с Робером де Бодрикуром, кастеляном Вокулера, который позднее отправит Жанну к королю в сопровождении военного эскорта. В 1429 году ему удалось выхлопотать у короля в качестве благодарности за военные победы своей дочери вечное освобождение от королевских налогов для жителей деревень Домреми и Грё, и этот королевский приказ пунктуально исполнялся вплоть до революции 1789 года. Жак д’Арк, по-видимому, умер около 1429 года — по крайней мере, после этой даты сведения о нём исчезают.

Мать Жанны, Изабелла Роме, или Изабелла де Вутон как её звали по месту рождения — деревушке Вутон, сравнительно недалеко от Домреми, бесспорно была выше мужа по общественному положению. Во-первых, само имя, включавшее личное прозвище Роме — «римлянка» (по предположению Колетты Бон, Изабелле приходилось совершать паломничество в Рим) уже было редкостью в крестьянской среде. Один из братьев Изабеллы был зажиточным ремесленником (по-видимому, кровельщиком или плотником), другой — цистерианским монахом, некий близкий родственник состоял приходским священником в Сермезе, также неподалеку от Домреми. У самой Изабеллы в Вутоне было земельное владение, куда после женитьбы перебрался её старший сын. В начале миссии Жанны её поддержит именно родня по материнской линии, деверь Изабеллы втайне от отца доставит Жанну в Вокулер. Ставшая после того, как король Карл VII даровал всему роду д’Арк наследственное дворянство дамой Изабеллой, она дожила свой век на попечении сына, в Орлеане, также выделившим для неё немалую пенсию, в покое и достатке и умерла около 1450 года.

В семье было пятеро детей, из которых Жанна была, видимо, предпоследней или даже младшей. По всей видимости, семья была сплоченной и дружной. Первый сын — Жакмен или Жакло, названный в честь отца, рано женился на дочери мэра соседней деревушки Грё и умер в возрасте порядка 28 лет. В истории сестры никакого участия принять он не смог. Пьер или Пьерло и наконец третий — Жан, с начала и до конца сопровождали Жанну в её походах, причём Пьер даже попал в плен вместе с ней, и с большим трудом освободился, после уплаты выкупа оставшись почти нищим. (Младшая?) сестра — Катерина, рано вышла замуж за Колена, сына мэра Грё и умерла в родах, как то случалось в те времена с каждой четвёртой женщиной во Франции. Ей не довелось увидеть отъезда сестры из дому. Оливье Анн, посвятивший книгу биографии освободительницы Франции, полагает, что в семье был ещё один ребёнок, умерший сразу после рождения.

Раннее детство

Рождение. Крещение

Год рождения Жанны с точностью неизвестен. Дата 6 января 1412 года чисто предположительна, и утвердилась с тех пор, как её упомянул в своей булле 1904 года папа Римский, да еще и отнес к 1409/1408 году. Ничего удивительного в этом не было — точные сведения о дне и месяце рождения в те времена не всегда сохранялись даже для принцев крови. Что касается Жанны, то как выяснилось, в Домреми не существовало даже церковной книги, где делались бы записи о крещении. Посланцы французского короля, отправившиеся с этой целью в Домреми во время оправдательного процесса, вернулись с пустыми руками. Сама Жанна, будучи спрошена о возрасте во время Руанского процесса, отвечала что ей «19 лет или около того» — иными словами, либо не знала наверняка, вслед за многими своими односельчанами, либо не хотела уточнять. Это «около того» позволяло любые толкования. Королевские судьи на оправдательном процессе даже пытались использовать этот момент как свидетельство пристрастности инквизиционного суда. В самом деле, по установлению римского права, и в гражданском и в уголовном процессе для подсудимого младше 25 лет полагался адвокат, так как неопытного юношу или девушку слишком легко представлялось запутать и ввести в заблуждение. Однако, идея эта была отставлена, так и не реализовавшись (обычно это объясняют тем, что в инквизиционном процессе подобных правил не было, да и сама по себе зацепка представлялась слабой. Сторонники «нетрадиционных версий» видят в этом прямое свидетельство, что Жанна не была дочерью Изабеллы Роме).

Следует заметить, что история освободительницы Франции стала обрастать легендами уже при её жизни. Персеваль де Беленвиллье, свидетель первых её побед, в 1429 году писал герцогу Миланскому, что «сказанная девица» родилась словно Христос, в тихом и бедном местечке на границе королевства, 6 января в день Поклонения Волхвов. В момент её рождения всех сельчан наполнила радость, и петух в два часа ночи громко запел, как когда-то пели пастухи, приветствуя рождение нового Царя Иудейского. Более поздняя по времени, анонимная поэма на латинском языке, рассказывающая об освобождении Орлеана, уже свидетельствует о том, что в момент рождения Жанны грянул гром и затряслась земля и с небес сошли языки пламени — знак будущего возрождения мира, а сельчане, охваченные благоговением, единодушно запели, вознося благодарность Господу. Вспоминали, что её мать звалась Изабелла (то есть Елизавета) как и мать Иоанна (Жана) Крестителя, в этом совпадении также виделось божественное знамение.

На самом деле, ситуация была куда более скромной. Жанну назвали одним из самых распространённых женских имен для того времени — его носили от трети до половины девочек её поколения. Через три дня после рождения, как то и требовалось по обычаю, Жанну крестил деревенский священник Жан Мине (во франкоязычной версии Руанского протокола «Нине»), уехавший из Домреми в 1423 году. Месса, как было опять же принято в подобных случаях, велась обстоятельно и долго, так как «евин пол», особенно склонный ко греху требовал специального отчитывания при рождении. Купель Жанны сохраняется до сих пор — её можно и сейчас увидеть в приходской церкви деревни, посвященной Св. Ремигию (Сен-Реми). Несколько неожиданным представляется тот факт, что у Жанны было множество крестных отцов и матерей, что, в общем-то было не в обычаях времени. Синодальный статут аббатства Тул ограничивает их количество двумя-тремя (а то и одним крестным отцом и одной крестной матерью). Сама она вспоминала на инквизиционном процессе троих из них — некую Агнессу, Сибиллу и Жанну. О первых двоих сведений нет, нигде и никем более они не упоминаются, и потому представляются два возможных решения — либо Жанна сделала ошибку, либо они ко времени процесса реабилитации уже умерли. Третьей была, по-видимому, Жанна Обри, жена мэра, что неоднократно подтверждалось свидетелями реабилитации. Кроме того, на этом процессе лично присутствовали трое — Беатриса Эстеллен, Жаннетта Тевелен ле Руайе, и Жаннетта Тьерселлен де Витель, все три к тому времени уже овдовевшие. Из них две последних настаивали, что имя новорожденной было дано в их честь. Из крестных отцов на процессе реабилитации назвали себя таковыми Жан Ланге и Жан Барре. Остальные свидетели с точностью не могли ответить на этот вопрос, называя разное количество имен. В любом случае, если верить подсчетам, выполненным Колеттой Бон, у Жанны было 6 или 7 крестных матерей и как минимум 4 крестных отца, совершенно исключительное событие по тем временам. Этому избыточному числу сторонники «королевского» рождения Жанны находят объяснение в том, что большое число крестных соответствовало её высокому положению. Колетта Бон, придерживающаяся традиционных воззрений, в свою очередь предполагает, что во-первых, семья д’Арк пользовалась большим уважением в деревне, во-вторых, это мог быть знак своеобразной солидаризации перед лицом невшательских событий, о которых гудела вся округа.

Пьер де Сермуаз, сторонник «королевского» рождения, добавляет к этому красивую легенду о том, будто сама Святая Колетта навестила новорожденную, оставив в колыбели золотое кольцо с вырезанными на нём тремя крестами и надписью «Иисус Мария». Подобное кольцо действительно существовало, но кроме того, что Жанне оно «было подарено в детстве» ничего неизвестно. Существуют лишь некие весьма туманные намёки, что Изабелла Роме во время паломничества к Св. Марии в Пюи могла навестить Святую Колетту. Однако, все остается на уровне догадок. Во время руанского процесса её допрашивали на тему этого кольца, пытаясь выяснить возможную связь его с «ведьминскими» чарами. Жанна коротко ответила, что это кольцо привезла с собой из Домреми, но более ничего не сказала, судьи также не касались больше этого вопроса.

Первые семь лет

В документах Руанского процесса можно прочесть: «Дома меня называли Жанеттой, во Франции — Жанной». Фамилией для девочки предполагалось «Роме», «ибо в её местах, — записал нотариус Жан Маншон — Девушки носят прозвание матери». Жанной д’Арк героиня Франции стала исключительно в позднейших исторических работах.

О раннем детстве, проведенном в Домреми известно из показаний её самой, сделанных во время Руанского процесса, а также из протоколов допроса свидетелей во время Процесса Реабилитации. Все они рисуют вполне типичное детство деревенской девочки на границе — игры у реки, плетение венков из полевых цветов, зимние посиделки за прядением, когда женщины деревни вдоволь могли сплетничать и делиться последними новостями. Домой затем расходились большими группами, всегда в сопровождении мужчин — по соседству был Дубовый Лес, в котором водились волки.

Дядя Жанны, зять сестры Изабеллы Роме вспоминал о том, что делал для неё свистульки, крошечные мельницы из дерева и «подсолнухи» из стружек. Сохранились имена её друзей и подруг — Симоне Мюнье, соседский мальчик, несколькими годами младше, вспоминал, как они играли вместе, а если ему случалось захворать, Жанна была готова нянчить и успокаивать его. Изабелла Деспиналь, Манжетта (или Маргарита) Суайяр, Овьетта Судна — бывшая тремя или четырьмя годами младше, вспоминали о совместных играх и первых уроках прядения и шитья, которое осваивали вместе.

Ходить в школу девочке не полагалось, с юных лет её готовили к будущей роли жены и матери. Жанетта училась прясть лен и шерсть, шить одежду — «даже не столько из необходимости, — замечает Колетта Бон, — но для того, чтобы изгнать лень, мать всех пороков». В этих занятиях Жанна, по-видимому, достигла значительных высот, так как даже во время руанского процесса не удержалась от того, чтобы похвастаться перед Кошоном что «касательно шитья и прядения не уступит ни одной руанской женщине». Это было серьёзное заявление — руанки пряли шерсть на продажу на местной ярмарке. Колетта Бон задается вопросом — свидетельствовало ли это, что если бы все пошло иначе, Жанна могла бы зарабатывать себе на хлеб прядением? Кроме того, как подтверждали один за другим свидетели, она пасла деревенское стадо, когда к тому была её очередь, работала в огороде и в поле, полола, рыхлила землю, ходила за плугом, ворошила сено. Единственное, что, пожалуй, отличало её в это время от друзей и подруг была страсть к рисованию. По свидетельствам более позднего времени весь фасад дома, где она жила «покрыт был рисунками, выполненными её рукой, но время их не пощадило». Единственно, два таких рисунка, наивных и детских, возможно принадлежавшие Жанне, были найдены при реставрации церкви Св. Реми, уже в начале XXI века.

От семи до тринадцати

Puella

Следующие пять лет. По средневековым представлениям, детство заканчивалось в семилетнем возрасте. В это время мальчик или девочка меняли котту — широкую детскую рубашку, которую носили с того времени, как сделали первый шаг, на обычную одежду взрослых. Около семи лет «при вхождении в разумный возраст» ребёнку полагалось принять первое причастие и далее, вплоть до замужества девочка уже считалась не «ребенком» infans но «девицей» — puella. Этот переходный — для средневековья — возраст, «когда душа ещё чиста, но тело переполнено грехом», вводил в замешательство священнослужителей, памятующих о сотне опасностей, угрожащих новой прихожанке. Юной девушке полагалось находиться почти постоянно дома, при матери, так как нарождающаяся женственность могла привлекать интерес сластолюбцев с большой дороги. Девственность дочери приравнивалась к чести семьи, и вплоть до замужества её свободу жестко ограничивали, дома она должна была полностью подчиняться воле старших, в церкви или ином общественном месте, где девушка все же могла появляться, ей полагалось молчать.

Однако, на границе королевства, вдали от центров власти с их традициями и замкнутой культурой, эти строгости во многом смягчались. Во-первых, постепенный уход из семьи старших детей порождал неизбежную нехватку рабочих рук, и младшей дочери пришлось предоставить определённую свободу, необходимую при выполнении работы вне дома: пахоты, жатвы, надзора за общественным стадом. Во-вторых, церковь, деревенские праздники, деревенская солидарность, требовавшая время от времени навещать родственников, вместе есть и пить, делиться новостями и помогать друг другу (а вся родня Жанны жила не в Домреми, но в Сермезе, Бюре и Вутоне), женские посиделки и приглашения в гости и на деревенские торжества — все это давало деревенской девочке свободу, немыслимую в больших городах. Время от времени ей приходилось становиться крестной матерью, «от каковых приглашений отказаться было невежливо», по крайней мере два человека на процессе Реабилитации объявили, что Жанна была их воспреемницей от купели. В доме д’Арк, по обычаям времени, основную роль играл отец, он же олицетворял родительскую власть. Отец был для Жанны непререкаемым авторитетом, все время пока он был жив, родной дом был для неё «домом отца». Однако, Жанна была, по-видимому, очень привязана к матери. Семью в более широком смысле, принимавшую все важные решения касательно браков, общих хозяйственных дел и т. д. воплощали также дяди.

В деревне все жители связаны между собой узами родства, отношением крестных и крестников, а также соседской дружбой и взаимопомощью. Внутри этого небольшого сообщества возникали более мелкие, объединяющие между собой людей по признаку пола и возраста. Что касается женщин Домреми, они собирались вместе, чтобы прясть, обмениваясь новостями и сплетнями (это «прядильное евангелие», как тогда говорили, не дошло до наших дней и содержание их разговоров остается неизвестным). Объединяли также и совместные походы в церковь и приглашения на крестины и общие посиделки. Возрастные группы объединяли общие игры, образование, общие трудовые навыки, которым следовало научиться. Детская дружба сохранялась годами — так Овьетта Судна, по её собственному рассказу на процессе Реабилитации, горько плакала, когда её старшая подруга уехала прочь не попрощавшись.

Религия и образование

Как было уже сказано, семья д’Арк не нуждалась. Жанна вместе с сестрой Катериной имела отдельную комнату, где они спали по обычаю времени в одной постели, но после ухода сестры получила и постель и комнату в полное своё распоряжение — что было достаточной редкостью для крестьянской семьи. В доме порой останавливались гости, да и само положение зажиточного крестьянина требовало, чтобы дочери были достаточно воспитаны. По воспоминаниям сверстников, Жанна «умела делать реверансы и вести себя словно воспитывалась при дворе». Было у неё и красное платье — оберег, по воззрениям того времени способный защитить ребёнка от многих напастей.

Первые уроки религии Жанна получила от матери. По её собственным словам в Руане, Изабелла обучила её основным католическим молитвам — Pater Noster, Ave Maria, Credo, все, конечно же, на французском языке; латынью в семье не владели. Семья была достаточно набожной, в том смысле как «основы религии» понимали в то время. Д’Арки обязательно держали пост, исправно посещали церковь, отмечали основные праздники, платили десятину. Известно, что Жак д’Арк и его жена пожертвовали определённую сумму на церковь, чтобы дважды в год даже после их смерти за упокой их душ служилась определённая месса. Жанне полагалось иметь при себе небольшой мешочек с мелкими монетами (т. н. омоньер), для раздачи милостыни. Одна из свидетельниц на процессе реабилитации показала, что Жанна якобы жалела что не имеет больше денег, в противном случае, она также заплатила бы за мессу, и что она готова была уступить нищим свою постель и спать на полу у очага. Сверстники даже поддразнивали её за чрезмерную религиозность. Зачастую её видели на коленях перед священником, кающуюся в своих прегрешениях.

Деревенька Домреми была слишком мала, чтобы иметь собственную приходскую церковь, и потому ходить на мессу полагалось в соседнюю деревню Грё, несколько более крупную по размеру. Как во всех деревенских церквях, ежедневной службы здесь не было. По воскресеньям и праздникам звонили колокола, приглашающие верных на служение. Начинать полагалось в 9 часов утра, опаздывать считалось дурным тоном, хотя прежде чем начать, священник должен был дождаться сеньора де Бурлемон и его супруги, занимавших специально для них отведенную «сеньориальную» скамью. Проповедь и чтение молитв совершалось на французском языке, понятном для прихожан, которым следовало опускаться на колени, когда произносилось имя Христа, повторять слова молитвы, а также время от времени осенять себя крестным знамением. Затем, повернувшись спиной к молящимся, священник служил мессу уже на латыни. Здесь же в церкви находились статуи Святых Катерины и Маргариты, которые по уверениям Жанны, будут позднее являться к ней, и статуя Сен-Реми (Святого Ремигия), впервые помазавшего на царство Хлодвига, короля франков, причём полагающееся для этого миро, если верить легенде, с неба принёс ему ангел.

По свидетельству приходского священника Грё, Жанна была очень религиозной (друзья порой даже поддразнивали её за это). Её постоянно видели во время совершения воскресных и праздничных месс, также когда колокола били к заутрени, она тут же прерывала пахоту или работу в саду, чтобы опуститься на колени, и прочесть положенные молитвы.

В сопровождении других девушек, а также деревенского парня, дававшегося им для охраны, ей случалось навещать и близлежащую церковь Святой Девы в Бермоне, украшая цветами находящуюся там статую.

Ключ и Дерево Фей

В Домреми было три ключа — Смородинный — в 270 м от дома Жанны, у дороги, ведущей на виноградники, Лягушачий — буквально в 50 шагах от первого, позади небольшого холма, и наконец, третий, сыгравший в жизни Жанны достаточно зловещую роль. Его называли Ключом Горячечных Больных, он располагался в Дубовом Лесу, под огромным раскидистым деревом, хорошо видным от дома д‘Арк. Сюда приходили больные лихорадкой, так как по местному поверью вода из ключа могла дать им исцеление. Дерево, росшее над ключом «дивной красоты дуб» (или бук, по свидетельству жителей Домреми, присутствовавших на процессе Реабилитации), называемое также Деревом Дам или Деревом Фей также имело собственную легенду.

Следует заметить, что истории «цикла Мелузины», по имени самой известной из них — о браке феи со смертным — были достаточно распространены в те времена и немало дворянских родов вели своё происхождение от феи, вступившей в брак с их прародителем. Легенды эти всегда имеют один и тот же вид — некий дворянин влюбляется в прекрасную женщину, встреченную им в лесу. Она соглашается на брак, но с неким условием, например: в случае Гуго Лузиньяна и Мелузины — позволяться каждую субботу ей запираться на ключ в своих покоях. Какое-то время супруг соблюдает это условие, семья живёт счастливо и обзаводится детьми, затем любопытство берет верх, и условие нарушается. Так Лузиньян, заглянув в замочную скважину, видит, что его супруга моется в корыте, но вместо ног у неё змеиный хвост. Застигнутая фея тут же исчезает, оставив мужу детей и накопленное богатство.

Сеньоры де Бурлемон, на чьей земле находилось Дерево Фей, также якобы вели свой род от феи-прародительницы, чьё имя не сохранилось. Эта легенда имеет множество вариантов, по одной из её разновидностей, сеньор де Бурлемон, уже будучи женатым, встретил под деревом прекрасную женщину, в которую влюбился без памяти, она же ответила ему полной взаимностью. С тех пор по понедельникам, под предлогом охоты, он тайно приходил под дерево, чтобы встретиться с ней. Это продолжалось несколько лет, пока наконец законная супруга, заподозрив неладное, сумела выяснить правду. Тихо подкравшись к дереву, она обнаружила изменника, спящего в объятьях феи. Будить любовников дама не стала, но положила к их ногам свою головную повязку, которую имели право носить лишь венчанные жены и ушла прочь. Проснувшись, фея разрыдалась и навсегда исчезла, оставив любовнику и троим прижитым с ним дочерям, дары неистощимого богатства — ложку, могущую умножать еду, серп, умножающий посевы и наконец — кольцо. «Все вещи эти были грубыми, каковых у нас не делают», отметил в XVII веке потомок Бурлемонов, записавший эту легенду.

По всей вероятности, легенды, связанные с деревом фей были пережитком языческой древности, и представляли собой обряды, призванные умножить и сохранить урожай. Свидетели на процессе Реабилитации, по вполне понятным причинам, с большой неохотой говорили о дереве фей (при том что двое из них и вовсе отказались это делать, сославшись на плохую память), тем не менее употребляли слово logis. Logis на средневековом французском языке — это «сторожка», «домик лесника» или также — плетеный из листьев домик, который подвешивался на дерево в ритуальных целях. По всей видимости, именно в таких домиках в кроне дерева жили местные феи. Колетта Бон, исследуя этот вопрос, обращает внимание, что фея Бурлемонов появлялась по понедельникам — то есть в дни, связанные с поминовением душ умерших. Таким образом, она была, возможно, хтоническим духом, и поклонение у дерева фей было связано именно с попытками повлиять на плодоносные силы земли. Так или иначе, местные жители, в особенности дети и молодёжь, имели обыкновение плести венки под деревом, порой унося их затем в святилище Девы Марии что в Бермоне, порой — оставляя висеть на ветках, откуда эти венки чудесным образом «исчезали» (то есть феи забирали приношения).