Протагор из Абдеры (480 — 411) — один из главнейших софистов. Для успешности практических занятий риторикой, составлявшей для него, как и для всех софистов, главную задачу, он считал необходимым и теоретическое изучение языка, и мышления. В своих не дошедших до нас книгах по грамматике он разбирал вопросы о надлежащем употреблении различных элементов и форм речи, а в сочинениях по логике, если верить сообщению Диогена Лаэртия (IX кн.), он первый исследовал способы доказательств (τάς πρός τάςθέσεις επιχειρήσεις). Впрочем, по свидетельству Аристотеля (Rhetor. II) цель всех этих изучений состояла в том, чтобы «худшее рассуждение сделать лучшим» (τόν ήττω λόγον κρείττω ποιεϊν). Такая цель имела принципиальное оправдание в субъективизме П., выраженном в его знаменитой формуле, что «человек (в смысле каждого лица) есть мера всех вещей — сущих в их бытии и не сущих в их небытии» (παντων χρημάτον μέτρον άνθρωπος, τών μέν όντων ώς έστι τών δέ μή όντων ώς ούκ έστιν). Для обоснования такого принципа П. примыкает к философии Гераклита (см.), указывавшего на непрерывную подвижность или текучесть всего существующего. В действительности нет никаких пребывающих вещей и постоянных определенных свойств, а только безостановочное движение и изменение. Те ощущения, в которых нам дается все для нас существующее и вне которых мы ничего не знаем, суть лишь моменты встречи двух движений: от ощущаемого и от ощущающего. Из различия в скорости этих движений происходят различия и в качествах ощущений, а следовательно, и все разнообразное содержание душевной жизни и внешнего мира, ибо как душа сводится всецело к ощущениям (μηδέν εΐναι τήν ψυχήν παρά τας αίσθήσεις), так и все вещи дают нам о себе знать лишь в ощущении как действительном соотношении внешнего движения с внутренним. Если таким образом ничто нам доступное не существует само по себе, то нет смысла говорить и о том, что хорошо, или справедливо само по себе. Противоречащее этому указание П., что правда и стыд (δίκη καί αίδώς) суть общий дар богов, которым снабжены все люди, имело, очевидно, лишь риторический характер. Более серьезно и согласно с точкой зрения П. его заявление, что он ничего не знает о богах, — приводимая же им причина этого незнания: «по неясности предмета и краткости человеческой жизни» — имеет опять житейски-разговорный, а не философский характер. Учение П. вдвойне неудовлетворительно: принципиальное отрицание всего, кроме единичных или моментальных чувственных состояний в их данной наличности, во-первых, не проведено до конца теоретически, оставлены несогласные с принципом догматические понятия внешнего движения, как чего-то объективно существующего, затем — воспринимающего, или ощущающего субъекта, а также тех чувственных органов, от которых идет другое движение навстречу внешнему, — все это величины постоянные, обуславливающие собой данные наличные чувственные состояния, но не сводимые на них без логического остатка; а, с другой стороны, принцип чувственной наличности, очевидно, не дает основания и объяснения ни для какой связной и систематической деятельности, хотя бы такой, которой занимались софисты, ибо всякая такая деятельность, кроме пребывающего единства сознания, заключает в себе еще свойства предусмотрительности и целесообразности, не сводимые к наличности чувственных процессов. П., занимаясь за плату публичным и частным преподаванием всякой «мудрости», разъезжал по всем греческим городам Европы и Азии и много раз был в Афинах, где в 411 г., во время реакционного правления «четырехсот», был обвинен в атеизме; из опасения уголовного приговора спеша удалиться в Сицилию, он дорогой случайно утонул. Все его многочисленные сочинения потеряны.
См. Harpf, «Die Ethik des P.» (Гейдельберг, 1884); Halbfass, «Die Berichte des Platon und Aristoteles über P.» (Страсбург, 1882); Vitringa, «De P. vita et philosophia» (Грёнинген, 1851); Frei, «Quaestiones Protagoreae» (Бонн, 1845).